Культура и искусство

Этoт тeкст, пoчти пoлнoстью сoстaвлeнный изо цитaт, – кaк aвтoпoртрeт бeз глянцa. 150 лeт нaзaд рoдилaсь Лaрисa Пeтрoвнa Кoсaч-Квиткa (1871-1913). Лeся Укрaинкa

Oнa oблaдaлa, пo слoвaм Ивaнa Фрaнкo, впeчaтляющим диaпaзoнoм пoэтичeски эмoциoнaльнoгo выскaзывaния: «…oт тиxoй грусти дo нeистoвoгo oтчaяния и мужeствeннoгo, гoрдoгo прoклятия — eстeствeннoй рeaкции прoтив xoлoднoй уныния». В ee твoрчeствe и звoнкиe вeснянки, и дeтскиe скaзки, и вeличeствeнныe дрaмaтичeскиe прoизвeдeния, тaкиe кaк «Кaмeнный xoзяин», «Лeснaя пeсня», «Кaссaндрa». Oднaкo, Лeся Укрaинкa нe тoлькo бeллeтрист мирoвoгo урoвня. Oнa — рыцaрь слoвa и мысли. Нaшa дуxoвнaя нaстaвницa. Ee твoрчeствo и судьбa — нe oб «искусствe жизни», a, скoрee, oб искусствe пoбeждaть: oбстoятeльствa, сeбя и ту жe судьбу. Пoэтoму в сии пaмятныe дни вспoмним Лeсю, кaкoй oнa былa, a eщe… пoсмoтрим нa нee ee жe глaзaми.

Псeвдoним, кoтoрый стaл имeнeм и судьбoй

В 13 лeт дeрзкий пoдрoстoк выбрaл сeбe псeвдoним, кoтoрый стaл eй нoвым имeнeм — нa вeкa. Гoрдo нaзвaлaсь Укрaинкoй — грaждaнкoй нeсущeствующeгo гoсудaрствa. Пoтeряннoй стрaны прoшлoгo — и жeлaннoй стрaны будущeгo. Стaлa мeжду ними и сoeдинилa, срaстилa. Ee пeрвым стиxoтвoрeниeм, нaписaнным в дeвять лeт, былo стиxoтвoрeниe «Нaдeждa» — нe пo-дeтски сeрьeзнoe, пoсвящeннoe рoднoму чeлoвeку — тeтe Элe, сeстрe oтцa Eлeнe Aнтoнoвнe Кoсaч (нa фoтo в цeнтрe), кoтoрую oтпрaвляли в ссылку в Кашлык.

Как надежда станет одной с основ его неимоверно щедрого поэтического дара. Знаменитое «Contra spem spero» — острое и бескомпромиссное, о котором Василько Стус в одном изо писем из ГУЛАГа отметил, который «…бери самом деле чудо) как страшно это Лесино «помимо надежды надеюсь»»… А насчет Мавку говорил: «Галатея — это мечта, сие короткое солнце в серой жизни Навка — это праздник, воскресение души. А Килина — сие серые будни, сие сало с чесноком, сие полная макитра вареников и ни одной звезды по-над головой. «Существование (бренное)» любит Килин, а нимф убивает…»

Примечательно, что такое? Леся Украинка была середи любимых поэтов кто-нибудь другой бескомпромиссной рыцарки духа — Елены Телиги, которая называла книгу «духовным оружием».

Огорчение: «я больше могу вынести, чем думала дотоле»

Несмотря нате тяжелую болезнь, а бугорчатка костей тяжелая недуг, когда больному должно сосуществовать с изнурительными и для того тела, и для духа приступами боли, — Леся Малоруска не была «жалобщицей», скоренько наоборот — «утешительницей». Единственно изредка в ее письмах встретишь сведения о болезни — голые данные, без стонов, может быть: «за а?» и «на хрен?». Хотя, (само собой) разумеется, она не была сказочным оловянным солдатиком… Поначалу и в ее письмах случались нотки безнадежности — такие переписка сама Леся называла «вешальными» — в таком случае есть, печальными и безрадостными. Да со временем натура закалился. После смерти дяди, Михаила Драгоманова, тот или другой имел на нее огромное могущество, Леся писала матери с Софии: «Жестокое процесс жизни — не дает ажно опомниться людям, повально гонит вперед и ставит приманка вопросы… Я вижу сейчас, что я больше могу испытать на своей шкуре , чем думала до тех пор. Да, мамочка, все прошло то время, часом я писала «вешальные» переписка, теперь будет однако иначе…». Сие был 1895 година, Лесе исполнилось 24 возраст.

«Кто отдает, оный и получает, кто забывает себя, наново. Ant. ни разу себя находит…»

Возмещение этого она находила силы угоду кому) поддержки родных и близких: сестер, любимого, подруги, мужа. Бросив по сей день, поправ опасность рецидива собственной болезни, поехала в Менеск ухаживать за дьявольски больным Сергеем Мержинским, тот или другой умер у нее в руках. Позже заботилась о муже — «любом Клене», «Квиточке», словно она его называла, Климентом Квиткой. Поддерживала подругу — Ольгу Кобылянскую, когда-когда та переживала душевную драму — нарушение с Осипом Маковеем. Леся слала Ольге ужасно горячие письма поддержки, которые были малограмотный просто данью вежливости — сие слова-заклинания, они полны такого порядка мощной искренности и силы, которая чувствуется пусть даже сейчас, 120 полет спустя:

«Хтось отнюдь не з подлої маси скований, а з благородної, і помощью те мусить від огню гартуватись, а мало-: неграмотный ламатись… Коль хто нещасний, ведь мусить бути гордим, інакше приставки не- витримає з честю… Хтось мусить мати одвагу прежде життя, ту найвищу людську одвагу… Чи хтось чує, як його хтось питать) любовь к кому? Хтось його этак високо ставить в думці своїй і манером) заздро боронить від всього, що може вразити чи образити. Пусть хтось не зневажає себя, нехай хтось плаче, коль йому тяжко, але черт с ним не катує себя, бо комусь іншому болить від того, дуже болить…» (Ольге Кобылянской, 15 Гуся 1901 г.). Писательницы называли дружище друга ласковыми именами «хтось» і «хтось», «хтосічек», «хтось чорненький» (Лёна) і «хтось біленький» (Леся) и были настоящими посестрами, родными единовременно.

«Скептичный ума палата (да разума маловато) и фанатичные чувства», аль Леся о себе

В 27 парение Леся Украинка написала матери: «… ми кажется, что передо мной какая-в таком случае великая битву, изо которой выйду победителем иначе говоря совсем не выйду. Коль (скоро) у меня действительно лопать талант, то симпатия не погибнет, — сие не талант, буде погибает от туберкулеза или — или истерии! Пусть и мешают ми эти беды, да зато, кто знает, далеко не куют ли они ми такое оружие, которого в закромах у других, здоровых людей».

• «… я отношусь к тем людям, которые, в некоторых случаях видят перед глазами маленькую тучку, так им кажется, почто солнце погасло, а порой поймают луч, ведь думают что припек пришло жить в их душу, не более почему-то я могу трудиться преимущественно в пасмурное эра, а в солнечное становлюсь известной) степени неспособной к выявлению себя в слове (дорого и не всегда)…»
• «Я муж (совета) эластично-упрямый (таких (целый) короб среди женщин), недоверчивый умом, фанатичный чувством, к тому а давно усвоила себя «трагическое идеология», а оно таким (образом хорошо для закалки. Одна моя знакомая — еврейка-сионистка, персонажей очень несчастной жизни, что-то около ответила на изумление приятелей ее отвагой в принятии всякого несчастья: «А идеже это написано, подобно как я должна быть счастлива?» Неужли не мудро сказано?..»
• «Я самочки не очень экспансивна, — сие кажется, характер всея нашей семьи, — сие нехорошо, но я туда-сюда не могу навстречу этого, и Вы невыгодный думайте обо ми плохо, если спорадически я покажусь Вам слишком мало откровенной. Никогда ближайшие братва не знали меня всей, и я думаю, подобно как это так хорошенького понемножку всегда. Друзья мои привыкли к этому и дали ми свободу говорить только-тол о том, о чем я хочу».
• «Я люблю приостанавливать мои отношения im Klaren (в ясности (нем.) — Ред.), И ничто меня в) такой степени не мучает, на правах невнятная фальшь. Русские чу: «худой свет лучше доброй ссоры», да я считаю как некогда наоборот: лучше неложно поссориться, чем неискренне покоряться».
• «Я ажно не люблю, (для того кто-то сидел у меня, порой пишу, а вслух вникать могу только в бреду. …могу разрабатывать литературой только позднее, когда одна в доме, и в таком случае в основном вечером и ночным делом. …Писать «наподобие-нибудь» …я могла бы, хотя не хочу …безлюдный (=малолюдный) считаю согласным… с моей литературной гордостью (признаюсь, фигли она все а у меня есть)».
• «Я далеко не буду нагонять Вам грусть, потому зачем я в жизни больше оптимистка, нежели в своей литературе. Сие зависит от того, подобно как я пишу, особенно нет-нет да и у меня на душе лады дождь, а он конец-таки не любой день идет…»
• «Я подчас нарочно пишу цидулька с тем, чтобы постфактум порвать, — сие «открывает детандер» и дурное самочувствие вылетает из воздуха, точно чад».
• «Боюсь, почто если бы я с Вами чаще и длительнее виделись, я показалась бы Вы монотонной, собственно, с-за этой «несгибаемости», которой нонче Вы так восторгаетесь…»
• «Далеко не знаю, как угоду кому) кого, а для меня секунда, если бы я увидела свою подробную биографию в печати, была бы самой досадной минутой моей жизни, и так в моей биографии неважный (=маловажный) нашлось бы так-сяк ни особо интересного угоду кому) людей, ни избыток позорного для меня самой».
• «Пусть себе на здоровье лучше будет exagération (прибавление. Ant. преуменьшение (франц.) — Ред.) в сторону «рыцарства», нежели «пошлости », — благо выбирать из двух, в таком случае я уже предпочитаю водиться Дон-Кихотом, нежели Санчо Пансой, где-то мне больше после натуре и даже согласно фигуре».
• «Я в вознесенье не выдерживаю после конца фальшивого то есть (т. е.) унижающего меня положения, и в случае если не могу прямо-таки встать и уйти, ведь вырываюсь, разрывая свое движок и, видимо, и чужое раня…»
• «Иным часом не имеешь компетенция умереть — надо пользоваться силы для работы»
• «…«пишу — итак существую», а во, если перестану капли писать (не корреспонденция), тогда уже по всем (вероятиям худо будет».
• «У кого в помине (заводе) нет обязательной по срокам литературной работы, оный не знает, какое сие счастье для человека в оный день, когда, в конце концов, отправит рукопись к чертовой бабушке из дому!»
• «… изо меня такой колумнист, «як по (по грибы) денежку пістоль»…»
• «Переварить не могу суммарно предисловия и комментарии стряпать».
• «… Об эту пору на какое-так время могу продышаться от российщины и заносить (в тетрадь что-то ad animae salutem (ради души (лат.). – Ред)…»

• «Захотели Вас,чтобы наши челядь что-то говорили о Вашей новелле! Они да не сделаете что тогда заговорят, егда им целый книга таких вещей напишете, и так еще неизвестно. У нас юморист, если хочет, дай вам о нем больше говорили, ведь должен умереть, в ту пору его с большим шумом похоронят и начнут отмечать везде и всюду, фигли «вся Помаранчевая республика плачет» объединение своему славному сыну» и т.п.». Сие из письма Леси Украинки Ольге Кобылянской, 14/21 декабря, 1900 лета. Здесь Леся по существу повторяет слова своего дяди Михаила Драгоманова, сказанные им 10 мая 1861 годы, во время перезахоронения Тараса Актау на Чернечьей злосчастие. Тогда некая тетка положила на поэта комната терновый венец, и сие натолкнуло Драгоманова для мысли о том, как в Украине поэт вперед должен умереть, а засим из него сделают зоолатрия мученика, о чем дьявол и сказал в речи.
• «… материальная суверенность — одна из важных основ нравственной независимости …Однако плохо же, зачем украинский литератор безвыгодный может «в доме» ни дешевле пареных грибов заработать, и это точный наш крест — обойка чужих порогов, до этого времени слава Богу, а я могу как-так перебирать и выбирать, а кое-кто-то и в лужу садятся, ввиду этого что нет выхода…»
• «… весь наша литература веселостью безлюдный (=малолюдный) отличается, тогда как бы начитаюсь ее (невыгодный исключая и собственных произведений), так так и хочется сообщить с отчаянием Гамлета: «Най д’явол трепать смуткове убрання, а я надіну ясні кармазини!» и, видимо, я сие сделаю, только до сего времени не сейчас, понемногу буду наловчиться, вот же азбука красные шляпы приносить…»

Самый махина страх. О собственной музе

В письме Агатангелу Крымскому Леся Хохлачка писала: «…А в конце, когда-никогда моя муза дает Вы и другим людям, безлюдный (=малолюдный) только мне, некую иллюзию света, — прощай то даже визуальный обман — не ми жаловаться на нее, сие было бы неблагодарно, в силу того что что все самое светлое в моей жизни происходило ото нее, а когда долгоденствие была все-таки темна, так она в этом мало-: неграмотный виновата».

«Изо польской статьи ми больше всего понравилось в таком случае, что «Предвещательница» страшна в (видах поляков. Вот безлюдный (=малолюдный) знала я, чем их позволено напугать. Эта превознесение, по-моему, самая большая, а так они все хвалят нас из-за «тихую грусть-тоска», «резигнации» и подобные ни в коей мере не страшные хурды-мурды, и пора уже им отметить что и мы можем у кого есть «сильную руку»».

Для намек Михаила Павлика о книжка, что ей следовало бы отвиливать, как ему показалось, чрезмерной политизированности, Леся Малоросска ответила: «Позже надо избегать ми и моей поэзии, моих искренних слов, затем что что произносить и считать их на бумагу, избегая того обстоятельства, на которое они зовут других, ми будет стыдно. Делать что не vis major (расстрел сила (лат.). — Ред.), не хуже кого это было давно сих пор, а мое собственное разрешение (вопроса заставит меня «находиться тихо и не пробовать» — и чисто долго сидеть? Может, в (то перегорит и та лесной, которая теперь опять где-то со временем теплится в душе?) — я после этого буду вынуждена положить мою «единственное бердыш» слово и телосложение глухонемой. Только сие страшно, я этого свыше боюсь…»

При случае Исидору Петровну Косач-Борисову (1888-1980), самую младшую сестру Леси Украинки, которая прошла сталинские лагеря «ОнегЛАГа», спросили, что за была бы Дерево судьба, если бы возлюбленная жила при большевиках, Исидора Петровна сказала: «Отражение знает каждый, который читал Лесины произведения. Честная и последовательная, возлюбленная никогда не примирилась бы с властью в новейшей стране неволи».

Скажем чему учит нас Леся Малороссиянка? Учит не открещиваться. Ant. признавать от своего: принципов, товарищей, своей веры, страны и свободы. Чисто писала она Ивану Франко: «И скажут идеже-нибудь люди: разве этот народ пережил и такие Эпоха Екатерины, и не погиб, в таком случае он сильный…»

Подготовила Светик Шевцова, Киев